Перевод Федора Самарина ноябрь, 2011.

 Этим утром его разбудила абсолютная тишина. Марковальдо сполз с постели с таким чувством, какое бывает, когда ну черт его знает что, но чего-то оно не то. Который был час тоже не понятно, свет сквозь рейки ставен здорово отличался от того, что обыкновенно бывает днем и по ночам. Он растворил окно: город куда-то подевался, а вместо него расстилался белый лист бумаги. Присмотревшись, перебирая одно за другим, на белом сквозь как бы полу стертые линии проглядывали крыши, окна, фонари, и прочее, погребенное под толщей снега, который навалил за ночь.

-- Снег! – Крикнул Марковальдо супруге, а лучше сказать хотел было крикнуть, да голосу не хватило. Снег стушевал не только всякие очертания всего, стер все цвета и смешал перспективы, но и плотно закупорил все шумы, и даже самую возможность производить какой-либо шум. Все звуки будто запечатало снеговой пробкой в огромной бутылке, им просто не отчего было отскакивать.

На работу он пошел пешком; трамвайные пути занесло, остановки завалило. Он торил свою собственную тропу, ощущая такой прилив свободы и воли, о каком он и понятия не имел. Стерлись границы между тротуаром и проезжей частью, транспорта никакого, и Марковальдо, проваливаясь в снег по колено на каждом шагу, в промокших насквозь башмаках, был хозяином собственной судьбы, чем-то вроде первопроходца, вытаптывая газоны, не соблюдая предписанных законом правил передвижения по всяким там дорожкам, он смело двинул вперед зигзагом.

Улицы и проспекты смешались, были пустынны, как известковые пустоши  в горах среди скал. Город, укрытый этим толстым плащом, и сам не знал, всегда он был таким, или за ночь его подменили на другой? Остались ли, к примеру, под этими сугробами заправки, газетные киоски, трамвайные остановки или их вообще никогда не было, а только сугроб на сугробе? Марковальдо размечтался, что вот он сейчас заблудится и уже заблудился в чужом городе, потерялся, но ноги сами собой привели его аккурат к постоянному месту работы, к знакомому до боли магазину, и, перешагнув через порог, наш грузчик изумился, что все было как обычно, будто то самое, что перевернуло вверх тормашками белый свет снаружи, ни чуточки не тронуло именно его фирму.

Там его уже ждали, вернее, поджидала его лопата, здоровенная, выше его ростом. Начальник, синьор Вилиджельмо, вручил ему ее со словами:

-- Перед магазином расчистка тротуара закреплена за нами, стало быть, за тобой!

Марковальдо подхватил лопату и повернул на выход.

Кидать снег это, доложу вам, не игрушки, особенно для того, кто взялся за дело натощак. Но Марковальдо ощущал к снегу прилив дружественных чувств, как к избавителю от этой клетки, сделанной из бесконечных стен, от тюрьмы, в которой прошла вся его жизнь. За работу он взялся с восторгом, высоко подбрасывая снег, который веером летел от тротуара  в центр проезжей части.

Сигизмондо, безработный, тоже был весьма признателен снегу, потому что, будучи завербованным в то утро в коммунальные чистильщики всех дорог, был на пару дней точно обеспечен работой. Но это чувство у него, в отличие от туманных фантазий Марковальдо, было наполнено всякими точными расчетами на предмет того, сколько кубометров снега надо переместить вон туда, чтоб расчистить столько-то квадратных метров. В общем, при хорошем раскладе, если все пойдет как надо, метил он заделаться поначалу бригадиром наемных дворников, а уж после – сокровенная его мысль – само собой пойдет карьерный рост.

Сигизмондо, в поте лица, обернулся ненароком: что за дела? Отрезок проезжей части, который он только что расчистил, опять покрылся снегом под беспорядочными взмахами лопаты какого-то хрена, который кидал снег с тротуара. Его чуть кондратий не хватил. Сигизмондо в два прыжка подскочил к нему и чуть не проткнул его лопатой, уперев черенок в грудь.

-- Эй, ты!! Это ты перекидал вон тот снег оттуда туда?

-- А? Чего? – вздрогнул Марковальдо, но взял себя в руки: -- Ну, может и так.

-- Ну, вот что, а ну давай все кидай назад! или ты у меня этот снег слопаешь до распоследней снежинки.

-- Но мне приказано расчистить тротуар.

-- А мне дорогу. И чего делать будем?

-- В смысле, куда его девать?

-- Ты от городской службы, что ли?

-- Нет. Фирма «Сбав». Упаковка и доставка.

Сигизмонд покумекал, и решил, что надо свалить снег на бордюр, всем будет хорошо, и Марковальдо тут же вычистил свой участок. Довольные, воткнув лопаты в снег, они обозрели сделанное дело.

-- Покурим? У меня нет, оставишь? – спросил Сигизмондо.

Разломив сигарету, они только отошли в сторонку, закурили, как, откуда ни возьмись, вырулила машина с щетинистыми валиками, и пошла вдоль по дороге, поднимая громадные белые волны, которые разлетались в разные стороны. Слышно ничего не было: всякий шум в то утро был подобен шороху, но когда приятели снова глянули на дело рук своих, то те самые участки, которые они только что расчистили, вновь были покрыты толстым слоем снега. Не сговариваясь, они посмотрели вверх:

-- Это чего еще такое? Снегопад, что ли, просвистел?

Машина, вращая своими мощными щетками, уж повернула за угол.

Тогда Марковальдо придумал, что надо бы сложить снег этакой плотненькой стенкой. И если продолжать такими стенками выкладывать снег, то меж них можно проложить дорожки, улочки, как пройти по которым знал бы только он один, и в которых всякий другой просто заблудился бы. А потом можно же эдак вот переделать и весь город, поналепить горы размером с дом, да так, что от настоящего дома не отличить. Или вообще и изнутри и снаружи дома сварганить из снега. Весь город можно вылепить из снега, с монументами, колокольнями и деревьями Целый город, который можно разрушить одним взмахом лопаты, а потом снова сделать, но уже по-другому!

На краю тротуара в ничейном месте лежала куча бесхозного снега. Марковальдо уж взялся было прикидывать, достаточно ли высока эта куча, чтоб понаделать из нее стен, как вдруг заметил неподалеку автомобиль: то была роскошная машина председателя городской администрации, коммендатора Альбоино, заваленная снегом. Марковальдо прикинул: разницы между кучей и машиной, по форме, в общем, было мало, и давай лопатой лепить из кучи машину. Вышло здорово: так сразу не догадаешься какая из двух настоящая.  Чего-то произведению не хватало, нужен был последний штрих, и тут пригодилась всякая фигня, которая случайно попалась Марковальдо под лопату: из ржавой банки получилась фара, а из куска крана ручка дверцы.

Вдруг начался переполох: откуда ни возьмись, набежала толпа портье, швейцаров и рассыльных, и председатель коммендатор Альбоино вышел на крыльцо. Близорукий, но шустрый, он решительно и быстро промаршировал к своей машине, и  ухватился как раз за кран, который так убедительно торчал, потянул, чего-то не то: наклонился, и бац! его  по самую шею завалило снегом.

Марковальдо всего этого не видел, потому что уже был за углом и чистил двор.

А там как раз мальчишки уже слепили большого снеговика.

-- Нос бы ему надо! – сказал один из них. – Чего б такое ему воткнуть? Морковь! -- и побежал  на какие-то ближние кухни пошарить там среди овощей.

Марковальдо обозрел снеговика: «Вот под снегом-то и не разобрать, где там один снег, а где им только запорошено. Исключение только в одном случае: человек, потому что я, к примеру, знаю что я – это точно я, а не вот этот вот!».

Погруженный в свои размышления, внимания он не обратил, как два мужика крикнули ему с крыши:

-- Эй, уважаемый! ну-ка возьми малость в сторонку!

Это были те, которых назначили чистить черепицу. И тут же враз громадный кусище снега, весом центнера в три, бабахнул сверху, припечатав Марковальдо как муху.

Наконец, вернулись мальчишки с ворованной морковью.

--Во! Да тут еще одного снеговика сделали! –  посреди двора торчало  целых два снежных болвана.

-- А давай приделаем носы обоим! -- И воткнули по моркови сразу в две снежных бабы.

Марковальдо, ни живой ни мертвый, почувствовал, как сквозь  толстенные стенки могилы, в которой он был погребен и заморожен, ему в рот суют чего-то съедобное и, ошалев от этаких дел, взял да и сжевал все подчистую.

-- Мамочки мои! Морковь пропала! -- заорали пацаны с перепугу.

Самый храбрый, однако, духу не потерял, а пошел за другим носом, вернулся со сладким перцем и опять воткнул его в то же самое место. Снеговик сожрал и перец.

Тогда, чтоб завершить опыт, воткнули кусок угля. Марковальдо поднапрягся и выплюнул его что было мочи.

-- Караул! Оно живое! -- Пацанов как ветром сдуло.

В дальнем углу двора, сквозь решетку, поднимались клубы пара. Марковальдо, тяжело, как то и положено снежной бабе, заковылял к этому гейзеру и встал в позе телеграфного столба. Снег с него сошел моментально, просто хлынул ручьем, обнажив опухшего и окостеневшего Марковальдо.

Он тут же схватил лопату, только для того, чтоб согреться, и взялся ворочать сугробы во дворе. Тут, однако, новая напасть: в носу у него засвербило, защипало, зачесалось, мочи нет – чих никак не получался! Только подберется к кончику носа, и ни взад, ни вперед! Марковальдо, сощурив глаза, как мог, махал, а чих все никак не выходил в носу: будто засел там в засаде. И вдруг: «А-а-а-а….», потом пауза, и: «Чхи-и-и-и!!!!!!!!!».  Это было не просто «апчхи!», а помощнее, чем взрыв противопехотной мины. Сдвиг воздушных масс был такой силы, что Марковальдо, чтоб не улететь, прижался спиной к стенке.

Да какой там сдвиг! истинное торнадо, вихрь, буран, три тысячи чертей и все вместе! Весь снег, сколько его было на дворе,  взмыл вверх, его подняло, закрутило-завертело, подхватило вихрем, и небо покрылось сплошь снежной пылью.

Когда Марковальдо, перепуганный до смерти, разул глаза, двор был совершенно чист. Без единой снежинки. Тотчас перед ним предстал двор таким, каким он был всегда: серые стены, постройки, здания магазина… То есть, то, что по все дни было чужим, неуютным, ненавистным и враждебным…