Выступление Александра Аузана, члена Комиссии при Президенте Российской Федерации по модернизации и технологическому развитию экономики России в цикле «От первого лица» (Политехнический музей, 18 января 2011 года)

Откуда вообще возник вопрос о шансе, и как его можно оценить? Я напомню, что когда стали выдвигаться разного рода подходы к модернизации, это было примерно в 2007 году, мы с коллегами в группе экономистов «Сигма» попробовали оценить вероятность модернизации в России по сравнению с другими вариантами (вариантом «рантье», мобилизационным, инновационным). Тогда у нас получилось где-то в районе 10% вероятность. Это был май 2007 года. Весной 2008 мы сделали переоценку по изменившейся политической ситуации, и вариант модернизации оказался уже в хорошем конкурентном соотношении и имел почти 20% вероятности. А вот осенью 2008, после того, как прошла грузинская война и после того, как обострился мировой кризис и принял открытую фазу, у нас разошлись мнения по поводу того, что происходит с вероятностью модернизации.

Я считал, что во время кризиса никакой модернизации не будет. Во время кризиса шансы модернизации были минимальны. Почему мы об этом говорим сегодня? Потому что шанс высокий? Я бы сказал, что сейчас, в начале января 2011 года шансы российской модернизации по-прежнему не очень высоки, и более того, в конце 2010 года произошли события, которые не улучшили эту картину. Тем не менее, время об этом говорить.

Какие события Вы имеете в виду?

Все, они все не улучшили картину! Это и оглашение приговора по делу Ходорковского, и то, что произошло 31-го на Триумфальной площади, и то, что произошло 11 декабря на Манежной площади.

Если говорить о шансе на модернизацию, то чем он, в принципе, определяется?

Хочу заметить, поскольку модернизироваться пытались десятки стран, а экономически успешно модернизироваться за последние полвека удалось 5-6 странам, то, вообще говоря, у любой страны это именно шанс. Никакого абсолютного варианта не существует. С другой стороны, модернизация - это процесс не экономический, а социокультурный, имеющий экономические последствия. Он очень сильно зависит от того, хотят ли люди и ожидают ли. Поэтому я начну как раз вот с этих вещей.

Во-первых, модернизация - это проблема, а не задача. Я об этом говорил многократно. Если бы решалась задача модернизации - есть у вас деньги, купили технологию и вперед. Но универсальных решений нет, даже если у вас есть необходимые деньги. Каждый раз нужно искать некую уникальную национальную формулу, которая совместила бы известные подходы к модернизации с некоторыми собственными ключами, собственными кодами, которые для меня как для экономиста связаны с неформальными институтами. Может быть, другие бы сказали о национальной специфике, о культуре.

Если говорить о том, что - хотят ли модернизацию или не хотят, считают ли возможной или не считают, то картина, конечно, переменчивая, но вообще этот вопрос – один из самых главных в нашей нынешней ситуации. В стране очень много людей, которые говорят - «не гневите небеса»: 90-е годы позади, мы их хорошо помним; в 2005 году попытки социальных реформ помним, вот только-только начали нормально жить, между прочим, пенсии подняли в два раза. Поэтому, - может, не стоит?

Я иногда думаю, зачем мне модернизация? Каждый год, начиная научный семинар магистров на втором году (экономический факультет МГУ), я провожу неформальную анкету и спрашиваю, где они видят себя через 3-4 года. В сентябре 2010 года половина студентов сказали, что они себя видят за границей, причем во вполне конкретных местах – Германия, Ирландия, Аргентина. Поэтому когда мне говорят: «Может, улучшим образование?», я думаю: «Сейчас мы улучшим образование, и не половина, - три четверти моих учеников будет уезжать».

Талантливая молодежь непонятно для чего продолжает рождаться. И куда мы ее будем девать? Эта экономика абсолютно не приспособлена для того, чтобы принимать их.

И последний аргумент. Послушайте, ведь то, что произошло на Манежной площади – это ведь из трюма стучат и говорят: непорядок на корабле.

Теперь по поводу ожиданий. Активная часть сейчас рассуждает так: какая модернизация в этих условиях? Бизнес продолжают душить с особой изощренностью. Вот изменение законодательства, которое очевидным образом рубит легальные условия для бизнеса в начале 2011 года на выходе из кризиса (рост социальных отчислений и т.д.). К этому можно еще всякие обстоятельства добавлять. Но модернизация, на мой взгляд, происходит не от хорошей жизни, а от плохой. Когда эти события дают какой-то импульс. Я допускаю, что сейчас неожиданные вещи начнутся. Скажем, не только легализация бизнеса будет идти, но и сдвиг в Казахстан. Мы, может быть, будем искать наши налоги в бюджете дружественной республики Казахстан. Такая ситуация фактически непрерывно посылает провоцирующие импульсы. Означает ли это, что модернизацией должно заниматься? – Да, однозначно. Означает ли это, что модернизация получится? – Нет!

А спрос на модернизацию есть?

Ждали спроса от среднего класса, потому что ему вроде бы нужны суды, хорошие школы и прочее. Слаб средний класс. Может, доминирующие группы что-то такое делают? Вообще-то в любой стране доминирующие группы не очень заинтересованы в своих институтах, потому что - можно же образовывать детей, например, в Англии; пользоваться банками в Швейцарии; технические регламенты делать в Германии. Можно прийти в глобальный супермаркет и попользоваться. Одного нельзя сделать в глобальном супермаркете – этот товар там не продается, - там не продается легитимность. А в транснациональные схемы как входить? С дисконтами? «Мы проверили, вроде бы вы контролируете эти активы, но извините, мы их примем за 60%, потому что много вопросов...»? Легитимность без перемен не получить.

Теперь вопрос, - если все должно быть так, то почему эти группы не ломятся со всех сторон с криками «Даешь модернизацию России»? Мне кажется, мы столкнулись с эффектом «короткого взгляда». Дело в том, что в стране, где размыты институты, где нет устойчивости ни в правилах, ни в ценностях – вообще большая беда. А поскольку нация недоформирована, то у нее нет такого катехизиса ценностей, которому прилично было бы соответствовать, нет точек опоры. В итоге очень короткая игра. Из теории игры известно, что если это одноходовая игра, то кооперация не имеет смысла. И бюджеты надо делить до того, как они до кого-нибудь добрались. Если это многоходовая игра, скажем, если мы берем трехлетний диапазон, то уже вопрос – «вот тут надо пилить, а тут не надо». А если брать 10-летний диапазон, то выясняется, что вообще пилить не надо, нужны какие-то другие формы. Я считаю, что у нас сейчас блокировка в раскрытии спроса связана с «коротким взглядом».

Даже социология скажет, что «немножко подлиннее» взгляды у более образованных, городских и т.д., но настолько несерьезно «подлиннее», что практически не о чем разговаривать. Горизонты схлопнуты. Мы начинаем говорить, - а можно как-нибудь раздвинуть эти горизонты? Не знаю, но мне кажется, есть две вещи, которые могут продлить эти горизонты.

Первое – какие-то устойчивые институты. Даже плохие. Вот в одном случае сразу возникает на 18 лет горизонт у семьи: если УЗИ показывает, что родится мальчик. Даже плохой институт, если он полагается устойчивым (репрессивная армия с обязательной службой) - способ отмазки от армии начинают готовить заранее. То есть даже плохого качества институты, если они устойчивы, вызывают долгосрочное планирование.

Вторая вещь – ценности. На первый взгляд, кажется, что здесь выжженная земля, непонятно, откуда эти ценности могут браться. К счастью, в 90-е годы я занимался такой темой, как защита прав потребителей, и тогда уже понял, что когда человек приходит за возмещением морального вреда, ему важнее реализовать свое достоинство. Я понял, что в достаточно низких видах деятельности, которые мы считаем прагматическими и не метафизическими, происходит зарождение новых ценностей. Ценностей, которых, в общем-то, стыдятся. Например, если говорить о результатах развития общества потребления, то это рациональное отношение к услугодателю. Я предполагаю, что очень серьезный шаг, когда оно будет перенесено на государство. Государство станет восприниматься как публичная организация, которая должна оказывать определенные услуги.

Для чего существует бюрократия? Она реализует определенные функции и услуги. От нее производительности надо требовать, чтобы она производила то, что нужно. Вопрос не в том, сколько у нас чиновников, а вопрос в том, что они производят и кто им платит.

Пример. Губернатор Никита Белых у себя в области провел самообложение. Поскольку у муниципалитетов есть право вводить свои налоги «самообложением», то область простимулировала, чтобы они это делали. Эффект оказался очень неожиданным. Через 2 месяца 2 мэра подали в отставку, потому что за ними стали ходить люди и спрашивать: «Ты куда дел мои 200 рублей, покажи, где заделанная дорога?». Это нормальное отношение, потому что человек уже привык так обращаться со строителями, с прачечными. Поэтому я бы сказал, что ценностные революции происходят не «метафизически», а вот так. Когда каждый месяц платишь, то тут встает вопрос о реконструкции дома.

(Публикуется с небольшими редакционными сокращениями)

Источник: i-Russia.ru{jcomments on}