Научный сотрудник Высшей школы урбанистики Петр Иванов рассказал «МН», как возникают конфликты при взаимодействии личного пространства с общественным, чем люди похожи на овец, как по одежде определить восприятие человеком пространства и кто такие агенты восстановления морального порядка.

Утро воскресенья, Starbucks на «Юго-Западной». Я сидел на диванчике, несколько развалясь и положив ноутбук себе на живот. Один из посетителей — мужчина лет сорока в деловом костюме — счел мою позу вызывающей. Он отставил свой кофе, подошел ко мне, сделал замечание. Я сказал, что его мнение несправедливо. В ответ гражданин стукнул меня шесть раз кулаком в лицо. Таким образом он выразил свой протест. С просьбой оказать мне первую медицинскую помощь, вызвать врача и полицию я обратился к сотрудникам кафе. Но они решили не реагировать на мои призывы. Тем временем гражданин спокойно допил кофе и ушел... Сейчас у меня три шва на лице. Заявление — в полиции, вместе с медицинским освидетельствованием.

Человек, который ударил меня, счел меня территориальным дальтоником, перепутавшим приватное пространство с публичным. И решил установить нормативность, применив физическую силу.

Подобные случаи весьма интересны. Столкновение личного пространства с общественным происходит неравномерно в разных слоях общества. Огромное число людей живет совершенно в разных реальностях. А такие столкновения увеличивают осведомленность людей друг о друге. Люди должны знать и понимать, что они живут в многоконфессиональной, многонациональной стране. Об этом часто забывают. У нас по-прежнему при формальном признании разнообразия каждая идеология, каждая организация мнит себя тотальной и не приемлет никакие другие.

Чем люди похожи на овец

Личное пространство довольно позднее достижение. Сама идея персонального пространства развивается, когда уже четко курируется внутрисемейное пространство. Когда мы понимаем, что в рамках своего личного семейного жилья мы отгорожены от остального общества. И внутри жилья действуют особые правила, режимы поведения и особое понимание того, что является приемлемым внутри, но недопустимым снаружи.

Потребность в личном пространстве — архитектурно или символически обозначенном — возникает рефлекторно. Частное пространство качественно отличается от общегородского, это продукт ментальной работы самого человека, предельно осознаваемая им вещь.

Одно из психологических объяснений личного пространства — механизм движения стада овец. У этих животных действует радиус вспугивания. Овцы движутся не из-за стремления к какой-то цели, а потому что к ним кто-то подходит, и они от него отпрыгивают. У человека это чувство более развито, чем у овец, но очень похоже.

Подобрать одежду под пространство

Для работы с городским пространством интересна аналитическая модель Лаймана и Скотта, в первую очередь она применяется в психогеографии. В социологии есть попытки ее применять, но они не слишком убедительны. При социологической постановке вопроса страдает главный оптический инструмент модели — выбор одежды. Именно через него понимается восприятие человеком пространства как приватного или публичного.

Но Лайман и Скотт разрабатывали эту модель для городов западной цивилизации — Европы и США. А в западных городах существует культурно сложившееся разделение форм одежды на домашнюю и ту, в которой можно выходить на улицу. Существует отдельная парадная, официальная одежда и одежда для особых случаев — чтобы взаимодействовать в жестких условиях офиса или на приемах.

В личном пространстве может быть несвежая, грязная одежда, но поскольку ее видят только близкие, она не считывается как грязная

Интересно прослеживается по ходу этой модели степень комфорта. У одежды, которую носят в личном пространстве, мягкие очертания, отсутствие декоративных деталей. Требования к ее чистоте ниже, чем к чистоте публичной одежды. Таким образом, переворачивается базовый антропологический принцип разделения на чистое и грязное.

В личном пространстве может быть несвежая, грязная одежда, но в силу того, что она наблюдается только самим человеком или близкими ему людьми, она не считывается как грязная.

Это некий маркер того, что человек допущен в пространство, в котором взаимодействие носит неформальный характер. Здесь действуют свободные правила коммуникации, это создает некий творческий процесс. Интересный момент: даже в публичной репрезентации маркером творчества считается некая небрежность в одежде. К примеру, художник в рубашке, заляпанной красками, носит ее как символ профессии, преодоления жестких рамок.

Можно ли ходить в супермаркет в туфлях на каблуках

Лайман и Скотт считают, что можно исследовать степень освоенности городского пространства горожанами на основании той формы одежды, которую они выбирают. Можно составлять усредненные портреты пользователей пространства, исходя из того, ходят ли люди в тапочках или в ботинках. Ходят ли они в домашних тренировочных штанах или выбирают более формальную одежду — джинсы или брюки.

Это многое говорит о человеке, или усредненном портрете сообщества, или степени формальности этого сообщества. Чем формальнее сообщество, чем жестче фасады, отделяющие личное пространство от публичного, тем с более формальными формами одежды мы будем сталкиваться на определенной территории. Иностранцы всегда удивляются тому, что женщины в России одеваются слишком официально — туфли на каблуках, строгие костюмы и платья надевают даже тогда, когда не имеет смысла этого делать. К примеру, идя в магазин или выходя на работу, которая не подразумевает представительских функций.

Исторически в России сложилось чудовищное разграничение приватного и публичного пространства. Причем личное максимально приближено к комнате, в которой живет человек

Человеку, живущему в освоенной среде, все это дико и непонятно. Но с другой стороны, ходить в супермаркет на каблуках можно, и эта модель демонстрирует привязку к выбору одежды. И привязку можно интерпретировать. Скорее она будет касаться того, что культурно-исторически в России сложилось чудовищное разграничение приватного и публичного пространства. Причем личное максимально сужено, приближено к комнате, в которой живет человек.

Все, что находится за дверью, — контролируемый жесткими правилами взаимодействия мир, который пристально смотрит на человека, пытается уличить в нарушении своих правил. Отсюда возникает феномен: чрезмерно приличный выбор одежды, рассчитанный на то, что одежда будет кем-то оцениваться.

Агенты восстановления морального порядка

От старших коллег женского пола часто слышу: по европейскому городу ходить невозможно, все одеты как бомжи. С другой стороны, существует постоянное пристальное внимание к тому, как возмутительно неправильно тот или иной человек одет. Еще интересный факт, связанный с женской гендерной оптикой, — внимание к недостаткам одежды симпатичного человека. Предлагают расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки или насыпать соли на небольшое масляное пятно на пиджаке. Это вторжение в комфортное пространство человека. Может, он считает пятно на пиджаке незаметным? Но женщины рассуждают так: такой прекрасный человек — и вдруг он не соответствует формальным требованиям? Надо исправить.

Это важный фактор публичного пространства — в нем всегда существуют агенты восстановления морального порядка. Они остро чувствуют нормативную систему. И если наблюдают отклонение от нее, стремятся тут же восстановить статус-кво.

Или такой пример: бабушки, которые дают советы, как и что правильно (по их мнению) делать в храме. В силу длительного опыта проживания в системе они четко знают, где и что допустимо, а где нет. Они особенно стремятся помочь тем людям, к которым они испытывают симпатию в преодолении пространственного дальтонизма.

В тапочках — в Кремле

При этом существуют некоторые собственные представления человека о комфорте. Но они должны встраиваться в существующую систему отношений в том или ином пространстве. Человек, который не может различать регистры коммуникации, обречен испытывать определенные трудности на своем жизненном пути.

Существуют определенные среды, где негативная реакция на это может приводить к возникновению конфликтов. В 2008 году хоккеист Овечкин пришел на прием к президенту Дмитрию Медведеву в тапочках. Это прямое нарушение пространственно обусловленных нормативов, связанных с одеждой. Невозможно находиться на официальном приеме в Кремле в тапочках. Потому что это какой-то недопустимый уровень комфорта в максимально официальной ситуации. Ведь Овечкин находился в том самом месте, откуда исходят нормы и правила, контроль за телом человека, его формой, внешним видом.

И оказаться в ненормативном виде буквально в самом сердце норматива — либо какая-то невероятная глупость, либо какой-то невероятный подвиг. В зависимости от того, как мы оцениваем этот норматив.

«Дома у себя будете на газоне сидеть!»

Интересна ситуация с формальными правилами, установленными в метрополитене, в парках, в кафе, ресторанах и т.д. Не так давно было официально разрешено сидеть на газонах в Александровском саду. До этого сидение на газонах рассматривалось как ненормативная практика. В таких ситуациях фигура речи для замечаний звучит так: «Дома у себя будете на газоне сидеть!» Или: «Дома у себя будете в чем угодно ходить! Здесь так не принято!»

Если человек находится на газоне, то газон существует для того, чтобы человек на нем находился. А не наоборот

При том, что никакой официальной нормы запрета сидеть на газоне нет. Опять же это упирается в ситуацию личного комфорта, ситуацию тела, которое может обтекать окружающую реальность и устраиваться так, как ему комфортно, удобно. И это тесно связано с левыми теоретиками городского пространства. В первую очередь концептом французского социолога Анри Лефевра — the right to occupy — право занимать место. Occupy Wall Street, «Оккупайабай» — оттуда.

Человек помимо оговоренных и установленных международными конвенциями прав человека еще обладает пространственным правом — так или иначе занимать место.

Пространство для человека или человек для пространства

У тела еще есть своя собственная материальность, которая вступает во взаимодействие с этим пространством, и более того, пространство должно идти навстречу человеку и подчиняться его физическим характеристикам. Если человек находится на газоне, то газон существует для того, чтобы человек на нем находился. А не наоборот. Хотя обратная, регулятивная логика диктует другое: пространство создает места, которые может занимать человек. А не то что человек, занимая место, конституирует пространство.

Во многих попытках московского правительства создать какие-то публичные пространства одним из важных факторов качества этой среды является то, что там действует принцип «человек имеет право конституировать пространство».

Безусловно, существуют пространственные характеристики, с которыми тело человека вынуждено считаться. К примеру, есть трава, она относительно мягкая, есть скамейка, на ней можно по-разному сидеть и т.д. Но при этом не существует жесткого регламента того, каким образом человек может занимать это пространство.

У моногородов нет опыта созидания

За счет этого создаются необходимые для развития города человеческое разнообразие и человеческая адаптивность. Одна из больших проблем советских моногородов, построенных по принципу «от звонка до звонка», — отсутствие публичных пространств для личных действий и репрезентаций. Негде было отрабатывать какие-то практики и смотреть, а что нового делают люди.

Парк Горького не самый удачный пример созидания пространства. Там крайне ограниченный ресурс привлечения к занятиям посторонних людей

Теперь, когда развалился СССР, который жестко регулировал жизненные практики жителей, эти моногорода приходят в упадок. В первую очередь потому, что у жителей нет опыта созидания. У них есть опыт встраивания в различные пространства, в то время как новая логика экономического городского развития подразумевает инициативу от человека. Что он предложит для города, что реализует в виде бизнеса или мероприятия, праздника, молодежной неформальной практики — граффити или паркура?

В Москве сейчас происходит попытка создания большого количества подобных пространств. Антикафе, которые предоставляют человеку комфорт и почти домашний интерьер: удобная мебель, Wi-Fi, чай. Идея платить за время — значимая. Человек осознает количество временных ресурсов, а не творческих. Это помогает ему активнее отрабатывать какие-то новые формы взаимодействия и своего поведения. Ему хочется и попробовать настольную игру, и с каким-то человеком пообщаться, и полежать на диване. Он стремится не максимально использовать готовый поставляемый продукт, а максимально наиграться с теми возможностями, которые кажутся неочевидными.

Минусы парка Горького

Другое дело, не очень хорошо, когда это обретает формы гигантомании. В этом плане парк Горького не самый удачный пример подобного созидания пространства. Безусловно, там что-то происходит, но при этом у парка крайне ограниченный ресурс привлечения к занятиям посторонних людей. Он не находится в видимом пространстве. И не является полноценной публичной территорией.

В парке Горького нельзя оказаться случайно. Надо специально сюда приехать, это противоречит основной идее размещения публичных пространств в городе. С одной стороны, здесь должна быть возможность уединиться. И человек при этом не должен выпадать из общего городского пространства, не должен переключаться на какой-то новый режим. Было бы гораздо лучше, если бы вместо одного парка Горького было множество подобных участков, разбросанных по всему городу.

Хрущевка как зона ответственности

Существует доставшееся от СССР жесткое разделение приватного и публичного пространства. Проблема в том, что публичное мыслится не как зона ответственности человека, а как некая система, в которой заготовлены все нормы и правила.

Пример: если человек повязал галстук и начистил ботинки, значит, его гражданский долг перед городским пространством выполнен. Никто на него косо не посмотрит. Поэтому зонами ответственности становятся квартиры. Это приводит к таким ужасающим проявлениям, как евроремонты в хрущевках. Печально, потому что это еще больше отгораживает человека от городского пространства.