СКак вы стали хедхантером?

Если бы мне кто-то в школе сказал, что я буду кадровиком — тогда эта профессия так называлась, — я бы в морду вцепилась. Никого не хочу обидеть, но обычно кадровички... В каждом классе есть такая девочка — очень тихая, незаметная, из серии: «Маша, а чем ты любишь заниматься, каким ты себе видишь будущее?» — «Ну, не зна-а-а-аю, я люблю работать с людьми». А я была совершенно другой. И хотя не была бойкой девочкой, но с четырнадцати лет бредила журналистикой, работала в газете, благо у меня папа был главным редактором главной газеты маленького областного города Вологды. В этой областной молодежной газете у меня была собственная полоса, чем я гордилась чрезвычайно. Поэтому на школу я, мягко говоря, плевала. А школа относилась ко мне настороженно: девочка выигрывает всесоюзные олимпиады по литературе для Вологды, переписывается с Лихачевым, так что трогать ее за то, что у нее двойка по физике, мы не будем.

СВы переписывались с Лихачевым? О чем?

Кажется, в восьмом классе, когда проходят «Слово о полку Игореве», я внезапно откопала совершенно еретическое учение Зимина о том, что «Слово о полку Игореве» было написано в XVIII веке. В четырнадцать лет у меня вообще не было никаких ориентиров «прилично, страшно, удобно», поэтому и написала очень нагло-борзое письмо Лихачеву со словами: «Скажите, что это все неправда!». Внезапно он почему-то ответил, и у нас завязалась ­переписка, которая, к сожалению, продлилась недолго.

СПосле школы — журфак?

Естественно! Я бредила должностью главного редактора Elle. Поступила в МГУ, оттуда уехала в Париж, забеременела, вернулась рожать в Вологду, потом мы с мужем переехали в Питер, и я устроилась на работу в издательский дом «Работа для вас», где довольно быстро начала создавать проекты вместе с отделом маркетинга.

СНа глянец совсем не похоже!

Тогда я себя тешила мыслью, что занимала пост главного редактора маленького глянца — журнала «Досуг» и одновременно была директором по маркетингу всего издательского дома. В это время издательский дом решил запускать интернет и сайт. Я с перепугу развила такую бешеную активность, что мы безо всякого бюджета, на голом энтузиазме очень быстро опередили HeadHunter. Меня отправили в Москву, руководить сайтом «Работа.ру». Приехала, поруководила, мы получили за сайт премию Рунета, а дальше, как это у всех бывает, в компании вышел конфликт, и директор департамента, поругавшись с руководством, хлопнул дверью. Ну и мы всей командой пошли за ним, хотя уходить было некуда.

СЧто это за привычка такая — ­уходить за кем-то?

Cейчас я как хедхантер скажу: этого делать не надо. Думайте только о себе. Но тогда я воображала себя честной декабристкой, которая вообще не знала, что делать. Главное — не возвращаться в Питер. Случайно я нашла на каком-то сайте вакансию, что mail.ru ищет руководителя на проект «Работа.mail.ru». Я смотрю — какой-то маленький, жалкий проект! Ладно, думаю, разберемся. Прихожу на собеседование и на следующий день выхожу на работу. Довольно быстро проект вырос, но тут я заскучала.

ССобирались снова уходить?

Думала об этом. В этот момент до меня дошел слух, что компания запускает новое направление — поиск на mail.ru. И я понимаю, что у меня есть человек, который справится с этой работой. Поэтому я пишу руководителю компании Дмитрию Гришину письмо: «Дима, знаю, что запускается секретный и очень важный проект, но у меня есть человек, который вам точно нужен». Он отвечает: «Ну, приводи». Однако после собеседования Гришин был в восторге от кандидата, а кандидат не в восторге от работы. Я какими-то невероятными усилиями уговариваю человека согласиться на работу и тут понимаю, что рекрутировать людей мне очень нравится. Гришин моментально перекидывает меня на хедхантинг, а я спустя очень короткое время понимаю, что рынок ужасно маленький: все друг друга знают, круг людей быстро исчерпался.

Я приходила на конференции и ярмарки стартапов, меня сажали в президиум, предполагая, видимо, что вот сейчас Mail купит какой-нибудь проект, а я тем временем высматривала более или менее вменяемых людей, подходила к ним и говорила: «Слушай, все равно у тебя крошечная штучка, а у меня Mail».

Что делать, людей надо откуда-то брать! Потом мы придумали и провели олимпиаду для ­программистов как средство хантинга и еще много чего. Шло время, я мечтала делать social-рекрутинг, когда люди помогают друг другу устраиваться на работу, рекомендуя соискателя на небезвозмездной основе. Но в рамках mail.ru это делать было невозможно: компания никак не связана ни с «ВКонтакте», ни с Facebook. И тут я знакомлюсь с одним из самых харизматичных людей в интернете — Аркадием Морейнисом, который буквально заражает меня идеей собственного бизнеса. Так, собственно, я ушла из mail.ru и вот уже три года делаю Pruffi. Так что мой рассказ, как я стала хедхантером, — ­прямая иллюстрация советского анекдота: «Что же вы, Марья ­Ивановна, учительница литературы — и на панели у "Интуриста"?» — «Ну что вам сказать... Повезло!»

ССейчас вы занимаетесь хантингом не только интернет-разработчиков, но и специалистов буквально всех профессий. Как так получилось?

У меня есть такая привычка — влюбляться в людей. Когда это случается, я начинаю страстно интересоваться кругом знакомств этого человека, и, как следствие, мои интересы и компетенции также начинают расти. Я познакомилась с медиаменеджером Василием Гатовым, через него открыла мир журналистов. И какие же вы несчастные, боже...

СВсе так ужасно?

Вы очень незащищены. Как и актеры, кстати. Вся ваша профессия — сплошная вкусовщина, нет никаких критериев качества работы. В IT намного проще: есть KPI, качество кода, трафик проекта. У вас сплошная случайность и несчастье. Произошедшее с OpenSpace чудовищно. И ведь подобных историй очень много. Причем высокое положение вообще не является гарантией: главных редакторов, крупнейших издателей увольняют так же бесцеремонно, как и репортеров, ­корреспондентов, редакторов.

Если честно, думаю, что журналистам не нужно осваивать другие профессии, надо осваивать дополнительный скил, инструмент. Это, кстати, тоже главная беда наших журфаков: они не дают студентам технологической базы.

СЧто имеется в виду?

Я имею в виду это «общее гуманитарное образование», как следствие — неспособность аналитически мыслить и просчитывать шаги собственной жизни, а не журнала, сайта, газеты. Нужно уметь монетизировать свои дополнительные умения. Например, есть такая известная журналистка Арина Холина, которая среди прочего знает почти все про неочевидные покупки во многих городах Европы. Совершенно ясно, что из этого можно родить бизнес, не многомиллионный, но свой: сделать приложение на телефон, которое будет вести пользователя по определенному маршруту, рассказывая и рекомендуя те или иные места или магазины.

СНе уверена, что это хорошее предложение. У этого приложения будут очень сильные конкуренты — тот же Lonely Planet.

Знаете, чем сильны журналисты? Только собственным брендом. Я убеждена, что журналист должен сначала заработать имя, а затем обязательно придумать свой маленький бизнес. Если говорить совсем упрощенно, то журналистам нужен условный продюсер, который придумает за вас проект вашей жизни и найдет под него деньги. Вопрос только в том, что, пока вы не зарабатываете столько, чтобы вокруг возникал институт продюсерства, надо на­учиться самому.

СВы все время говорите о важности собственного имени. А когда вы со­здавали Pruffi, у вас было имя?

Не такое, как сейчас, конечно. Меня знали в узком кругу интернета. Теперь много больше, и в этом смысле мне очень помог Facebook. Конечно, мне очень приятно, что мне пишет Кудрявцев, в чате на меня Морев ругается, Винокуров спрашивает о вакансиях...

СУ вас больше ста тысяч подписчиков. Как вы умудряетесь отвечать всем? И вообще, как строится ваш день?

Я не всем отвечаю, но стараюсь. Раз в месяц меня Facebook банит, потому что как платформа он, конечно, к таким вещам не готов и считает, видимо, меня адским спамером. Причем я сама практически никому не пишу, я только отвечаю. День строится обычно так: по утрам комп включается раньше, чем чайник. Если быть честным, то комп вообще-то не выключается. В день я получаю до трехсот сообщений в личку. Отвечаю я, конечно, не на все.

СЧувство вины не возникает из-за этого?

Возникает. Но я честно отвечала всем до тех пор, пока у меня был один Facebook. А когда у меня появился «ВКонтакте», я сломалась и расслабилась.

СКак часто вы встречаетесь с негативом в сети? Как с ним справляетесь?

Очень часто. Меня любят троллить. Я человек заметный, резкий, мне много гадостей говорят и пишут. Никак не реагирую: читаю и плачу. Потом приходит Гатов и говорит: «Я тебя очень прошу, не надо быть такой дурой».

СВы считали, сколько людей вы ­трудоустроили?

В общей сложности за три года работы агентства — я имею в виду только те случаи, которые мы точно знаем, — две с небольшим тысячи человек.

СКажется, это не очень много.

Это много. И объясню почему: мы же устраиваем не на позиции водителя, уборщицы, а на позиции middle и выше. И я не знаю отраслевых агентств, которые трудоустроили бы столько же людей. Но это не благодаря тому, что мы такие хорошие, а благодаря нашей большой сетевой активности.

СЕсть ли вакансии, которые вы не публикуете на сайте?

Конечно. Это те случаи — их примерно пятнадцать процентов, — когда клиент просит ­воздержаться от публичности: не хочет раскрывать планы ­компании или просит меня лично подобрать кандидатуру. Эти вакансии размещены в «закромах родины», которые называются «мой мозжечок», о них никто в агентстве не ­знает.

СБыли у вас скандалы?

Конфликтов было очень много! Ну, во-первых, мы первые стали публиковать зарплаты, и это поначалу страшно отпугивало клиентов. Ор стоял ужасный. Но так как мы не раскрываем имя компании, то как-то смирились. Зато люди впервые увидели, что есть вакансии с зарплатой пятьсот-шестьсот тысяч. Во-вторых, на нас все время пользователи орут, потому что мы в вакансии указываем возраст или пол. И мне нечего им возразить: это действительно незаконно, запрещено Трудовым кодексом. Но, с другой стороны, мы честно предупреждаем наших соискателей, чтобы они не тратили время понапрасну. Дело в том, что каждый раз, когда человек отправляет резюме, он переживает, ждет ответа, а на другом конце сидит девочка, которая на первом этапе отбирает резюме по формальным критериям. И если ей сказали: от тридцати пяти лет, то тридцатилетние, будь у них хоть семь пядей во лбу, не пройдут.

СКакой он, идеальный работник?

Таких не бывает. Рекрутинг — это как дейтинг. Какой он, идеальный мужик? Конечно, Джордж Клуни. Только он спит со свиньей, извините. Не бывает плохих и хороших кандидатов, есть те, кто вообще никому не нужен, но это другой вопрос. Это, например, если человек меньше чем за полгода три раза менял работу.

СА как часто надо менять работу?

Если по совести отвечать, то как хочется. Если с позиции ­хедхантера, то раньше считалось идеальным работать на одном месте по три года, сейчас — по полтора. Но не обязательно менять компанию, можно менять позицию: расти, переходить из отдела в отдел. А чтобы не застояться, не устать, не выгореть на проекте, то я лично думаю, что раз в семь лет надо менять компанию. Даже если ты собственник. Кстати, еще важный момент: кризис на работе — это правильно и нормально. Когда вы ­начинаете разводить руками и думать: кому я нужен, я не понимаю, чего хочу, ничего не получается, — это очень хорошо, это бывает у всех. Причем чем дольше люди в профессии, тем тревожнее себя в ней ощущают.

СЗаметили ли вы, что люди стали работать больше: двенадцатичасовой рабочий день стал нормой. Почему?

Да, людей, работающих на износ, стало гораздо больше. И это ненормально. Люди очень быстро выгорают: в сорок лет они выходят на внутреннюю пенсию. А теперь прибавьте сюда кризис среднего возраста, который как раз начинается около сорока, — перед нами инвалиды, искалеченные профессией и жизнью, которые впоследствии никому не нужны. У нас вообще очень жестокое общество, не прощающее ошибок. Так много в мире, кстати, нигде не работают. Так работают только в России и еще в нескольких странах.

СС чем связана эта гонка?

У нас в стране очень много денег, которые фактически падают с неба. При этом гарантий стабильности никаких — в результате мы получаем общество временщиков, которые торопятся заработать как можно больше, пока есть возможность. В России люди строят планы на два-три года. На Западе — на десять-пятнадцать лет.

Когда маховик истории крутится так быстро, тебе надо все время бежать. И поэтому люди профессионально выгорают, а еще — никого не хочу обидеть — глобально мы получили общество профессиональных некомпетенций. У нас не востребованы серьезные проекты и серьезные люди, нам «надо было вчера». А из «вчера» ничего глобального, интересного, перспективного не вырастает. С другой стороны, здесь глобальное никому не нужно: зачем строить пирамиды и думать о вечности, если впереди всего два года? И очень обидно, что те люди, которые не про «побежали», а про «подумали», застревают, недоуменно оглядываются на происходящее и не могут себя применить.С